Если я собираюсь жить в браке в этом мире, я должна узнать, что такое истинный брак. Я была страстно в этом убеждена. Так должно было быть. И это было движущей силой. А затем, спустя может быть пять месяцев, я посетила мой первый тихий ретрит — и это был также первый ретрит, который Адья проводил в качестве учителя, в июле 1997 года. Я отвечала за логистику и организацию всего ретрита. Через несколько дней после начала ретрита он проводил беседу о «тишине». Я знала, что он говорит о тишине из того места, которое мне незнакомо. В моем уме была идея тишины, но я понимала, что эта идея не совпадала с тем, как Адья говорил о тишине…
Мукти (Mukti) — одна из современных учителей недвойственности. Она — жена Адьяшанти (Adyashanti) — еще одного мастера, который вышел из дзенской традиции, и одна из книг которого, «Конец твоего мира», издана на русском. В этом интервью Мукти рассказывает Сьюзан Тесенга (Susan Thesenga) о том, как брак стал для нее инструментом реализации ее изначальной природы — и как для каждого из нас брак может стать таким инструментом. И, что очень ценно, она также рассказывает о методе внутреннего исследования, который привел ее к пробуждению — о методе, который каждый из нас может повторить.
— Расскажи немного о себе и о том, как ты понимаешь духовный брак?
— То, что всегда пробуждено, звало меня с самого раннего возраста. Меня воспитывали в ирландском католицизме, и любовь к Богу, к Христу составляла основу моей жизни. Во мне жило огромное желание узнать Бога. Когда мне было семь лет, родители нашли книги Парамахамсы Йогананды, и для меня открылась новая перспектива. В юности я услышала беседу одного из учеников Йогананды, брата Анандамоя, в которой он говорил о духовном браке. Я слушала запись этой беседы снова и снова, десятки раз. И одна мысль особенно глубоко запала мне в душу: «Цель духовного брака в том, чтобы открыть, что Единое во мне и Единое в моем муже (или жене) — это одно и то же Единое». И я знала, что это и есть мое самое глубокое стремление.
Позже, вскоре после того, как я вышла замуж за Стивена Грея, ныне известного как Адьяшанти, мы посетили сатсанг, встречу с ученицей Пападжи — Гангаджи. И Адья встал и начал задавать ей вопросы о своем видении. И было ясно, что тот диалог, который между ними возник, происходил на том общем для них, пробужденном уровне, на котором они оба знали Единое как реальность. И что я никак не могу участвовать в этом диалоге.
И когда я наблюдала за их обменом, их беседой, что-то пробудилось во мне — неистово живое, словно говоря: «Если я хочу жить в подлинно духовном браке, если я действительно хочу встретиться с Адьей, я должна узнать в себе это состояние, из которого они говорили». И по моим ощущениям, это не пришло ко мне из того места, из которого произрастает ревность. Это пришло из осознавания, что так должно быть — это была мысль во мне, без слов, словно мое Существование говорило: «Это должно произойти. Чтобы я тоже могла встретить моего мужа в этом пространстве осознавания, истины».
Это знание разожгло во мне настоящий огонь. Когда я была христианкой, я верила в спасителя или позже полагалась на руководство гуру, но в этот раз все было по-другому. Я думаю, что это было впервые, когда что-то во мне знало, что пришло время стать действительно серьезной, действительно принять для себя возможность самореализации.
— Стать тем, что ты видела в Адье и в Гангаджи…
— Стать этим и больше не тратить время попусту. Словно что-то вдруг щелкнуло внутри меня, и вместо ощущения, что «на все воля Божия», во мне вдруг включился режим интенсивного поиска: «Что есть Бог? Что это такое?» До этого у меня были Спаситель или гуру, и я полностью полагалась на их мудрость, их божественность.
— Их просветление…
— Их просветление. Я верила, что если я буду следовать их примеру так хорошо, как только смогу, или если я буду следовать их учениям, тогда, возможно, я узнаю то, что знают они. Но в тот момент все изменилось: следование за учителем сменилось знанием «так должно быть».
Словно было что-то внутри меня, для которого незнание больше было невозможно, и это было похоже на ощущение, что времени не осталось. Разделить с Адьей его видение было единственной возможностью для этого брака состояться в том виде, в котором это было необходимо для меня. Только в таком виде этот брак мог меня удовлетворить.
И все сместилось с моего желания узнать Бога на видение того, как Бог присутствует в общении этих двух людей — и на видение того, что они смотрят друг на друга глазами Бога. И мои слова самой себе — «Я не буду удовлетворена до тех пор, пока их видение не станет моим видением» — что-то изменили. Я больше не хотела узнать Бога как объект. Я хотела быть им. И так этот поиск начался…
«Что есть Бог? Что это за видение?» И слово, которое Адья и Гангаджи использовали для того, чтобы назвать Единого было Истина. Так что это разожгло что-то новое во мне. В противоположность тому, чтобы хотеть узнать любовь или блаженство или радость союза с Господом, пришло стремление узнать Истину.
И это стало моим исследованием, очень, очень живым исследованием на месяцы. И я должна была сделать это для себя. В моей жизни сохранились внешние привычные посещения служб или медитаций, но внутренне все это стало ареной, на которой я погружалась в эти вопросы. Мне кажется важным подчеркнуть тот факт, что что-то сместилось внутри меня в сторону необходимости знать. В этом не было никакой моей заслуги. Просто что-то внутри меня вдруг перевернулось.
— И тем не менее, одним из отличительных аспектов этого момента стало то, что именно брак побудил тебя сказать: «Я не могу здесь останавливаться. Я должна двигаться туда, где я могу встретить это существо, туда, где он находится».
— Если я собираюсь жить в браке в этом мире, я должна узнать, что такое истинный брак. Я была страстно в этом убеждена. Так должно было быть. И это было движущей силой. А затем, спустя может быть пять месяцев, я посетила мой первый тихий ретрит — и это был также первый ретрит, который Адья проводил в качестве учителя, в июле 1997 года. Я отвечала за логистику и организацию всего ретрита.
Через несколько дней после начала ретрита он проводил беседу о «тишине». Я знала, что он говорит о тишине из того места, которое мне незнакомо. В моем уме была идея тишины, но я понимала, что эта идея не совпадала с тем, как Адья говорил о тишине. То, как он говорил о ней, было для меня непостижимо. Это было незнакомо, но пленительно.
Когда день подошел к концу, и все ушли спать, я осталась в зале чтобы помедитировать и я полностью погрузилась в этот вопрос: «Что есть эта Тишина?», «Чем она является ?» И это исследование привело меня к прямому переживанию тишины, которое расцвело в знание, что это и есть индивидуальность. Это природа не личности, но индивидуальности.
Хотя тишина и подвижна, когда проявляется как форма, она является единой константой. Она — Единое. Тишина — это перспектива неизменного, того, что не рождается и не умирает, даже если оно приходит и уходит в виде форм.
Я думаю, то, что может быть интересно другим людям относительно этого исследования, — это то, что я действительно не знала, что такое Тишина. Я полностью отбросила все идеи, которые у меня были относительно нее. И всеми своими органами чувств я последовала за ощущением тишины в моем теле, и действительно проследила все движения в моем теле, которые происходили в то время как я сидела, до тех пор, пока мое тело не стало абсолютно неподвижным — я никогда раньше не ощущала такой неподвижности.
И затем мое внимание направилось во внешний мир, и я ощутила чем Тишина является во внешнем мире.
— Прослеживая внешнюю форму назад до того, что за ней, до того, что не является формой, обнаруживая не-движение за движением. В этом исследовании — это мое личное любопытство — ты чувствовала, что тебя ведет некий внутренний голос или нет? Как это отслеживание назад происходило? Что-то говорило тебе, как это сделать, или все происходило само собой?
— Я не слышала голоса. Мне кажется это просто было самой очевидной отправной точкой… почувствовать тишину в то время, как я сидела в медитации. Возможно медитация притягивала меня потому, что некоторые из моих главных учителей вышли из традиций медитации, и самые глубокие их диалоги с божественным происходили у них именно в медитации. Когда я хотела что-то узнать или понять, я садилась и медитировала. Так я была воспитана. И когда я садилась, я садилась в позу для медитации — это тоже было частью моей тренировки.
— И, конечно, твое физическое тело было неподвижно во время медитации.
— Оно было неподвижно, но я всегда ощущала, что на самом деле внутри я никогда не была в полной мере неподвижна. Но в тот вечер это просто казалось таким очевидным — в первую очередь посмотреть внутрь и задать вопрос: «Есть ли здесь тишина? Даже посреди этой активности тела и ума?»
Включая дыхание, биение сердца, мысли, чувства, ощущения — все, что движется, меняется.
Да. Так что это был не внутренний голос, а естественное любопытство, любопытство о том, «Что является самым непосредственным в моем прямом опыте проживания тишины тела-ума?» И это исследование привело к тому, что это вопрос упал в само мое Бытие, а не был задан моему уму.
— Вопрос «Что есть Тишина?»
— Да. «Что есть Тишина?». Я уронила этот вопрос в мое бытие, в самую сокровенную глубину моего существования, вниз, буквально в кишки. А затем я начала тонуть в ощущении тишины в моем теле, и все движение внутри моей собственной формы начало успокаиваться и становиться все более и более тихим, и осталось что-то очень тихое, все еще наблюдающее за этим процессом успокоения.
— А затем остается еще один скачок вглубь — за смотрящего?
— Да. По мере того, как мои энергии были забраны из движения, то, что осознает движение стало очень явным и воспринималось как тишина. И также стало ясно, что не было воспринимаемой разницы между тем, кто осознает это движение, и всем тем, что было в движении. Можно сказать, что субъект и объект воспринимались как единое.
В то время я не отфиксировала это как прозрение единства, это просто было мои переживанием тем вечером. И в тот момент я решила, что если я начну прикладывать какие-то еще усилия для продолжения исследования, они станут антитезисом этой тишины, и я пошла спать.
Я полностью осознавала все звуки внешнего мира, и я погрузилась в глубокий сон. Позже, когда я анализировала то, что произошло, я поняла, что этот сон был не похож ни на один из моих обычных снов — в этом сне я в каком-то смысле полностью разотождествилась с миром формы, я словно не подозревала о нем. Я даже не помню, чтобы я двигалась.
Я проснулась, когда прозвонил утренний колокол, и я отправилась заниматься своими делами. Я не слишком помню, что именно я делала, но это происходило без ощущения самоосознания, без малейшего намека на самоосмысление. Я использую оба эти термина, чтобы подчеркнуть, что я не осознавала себя как «Я».
А затем после завтрака женщина склонилась передо мной в “намасте”. На самом деле, она сделала полное простирание, и именно в этот момент сознание, которое смотрело через мои глаза на мир формы, узнало себя как пустоту. И пришел смех! Я чувствовала невероятное наслаждение от этого волшебного трюка — что что-то абсолютно пустое и не имеющее формы появляется перед моими глазами как форма, появляется в форме женщины, которая кланяется мне так, как будто я являюсь кем-то.
— Я помню как ты сказала, что ее «намасте» было не более значительным, чем если бы она поклонилась пустому месту в комнате.
— Верно, или туалету. Это было потрясающе — то, что она действительно верила, что перед ней кто-то стоит. Я хочу сказать, что это было также забавно, как если бы вдруг один волос на твоей голове вскочил и начал кланяться другому волосу, и танцевать перед ним, и они бы начали поклоняться друг другу. Это было одновременно восхитительно и комично, хотя ни одно из этих слов не передает полностью суть произошедшего.
В момент поклона, когда кто-то передо мной взаимодействовал со мной так, словно я была кем-то, совершенно внезапно появилось усилившееся осознание того, что я не являюсь кем-то — я пустота, смотрящая из этой формы. И в тот момент пустота родилась как непосредственное переживание. Чем являюсь я, чем является жизнь, чем все является — это воспринималось как единая реальность.
Все это воспринималось из пустоты и было совершенно ясно, что в этом переживании не было «меня»— это было переживание себя как не-личности или пустоты. И по мере того, как день шел к вечеру, это переживание раскрылось, зафиксировалось в моем человеческом сознании.
Это можно было сформулировать так: «Эта пустота и есть полнота, на которую я смотрю. Это бесформенное за моими глазами и есть то, что смотрит через них и то, что смотрит на меня снаружи. Это бесформенное и есть эта форма, и это все возникает как одно и то же проявление. То, что воспринимает, то, что ощущает жизнь и само движение жизни, все ее формы — возникают одновременно».
— А как насчет того, что было после этого опыта пробуждения от идентификации с формой — что в тебе поменялось?
— Какая-то часть моего обусловленного ума, понятия, которые существуют независимо или вызывают ощущение «я», которое в свою очередь и создает наш центр или позицию по отношению к жизни — что-то из этого вернулось. Но многое просто таинственным образом растворилось. Это видение обладает силой растворения обусловленности.
— Когда я работаю с людьми, иногда действительно достаточно единственного прозрения, чтобы паттерн растворился. Однако гораздо чаще одного осознания недостачно. Без опыта пробуждения эти паттерны оказываются гораздо более цепкими и устойчивыми. Мне кажется, что после того, как человек пережил опыт пробуждения, даже когда обусловленный ум возникает вновь, сохраняется это новое видение «что все это нереально». Это так?
— Да.
— То есть обусловленные мысли и верования обладают гораздо большей продолжительностью жизни.
— Они становятся более целесообразными. Наверное, то, что действительно покинуло меня, так это ощущение, что «я» живет только в мыслях.
— Значит, в каком-то смысле, после того, как ты пробудилась к той реальности, которой ты являешься, и которая не зависит от твоей веры в мысли о тебе самой, эти верования смогли отпасть быстрее. До пробуждения мы можем исследовать какой-то защитный паттерн в нашем поведении (например, избегание близости) и даже обнаружить те убеждения, на которых он основывается (например, я верю, что если я позволю кому-то приблизиться слишком близко, то он сможет меня отвергнуть), но тенденция поддерживать это убеждение сохраняется, потому что есть лежащее еще глубже убеждение, что «я» обладает собственной сущностью и может быть ранено окружающими. А после того, как ты обретаешь непосредственный опыт, что тот, кем ты в действительности являешься, не зависит от «я», и что тот, кем ты в действительности являешься, не может быть ранен кем бы то ни было, тогда, когда у нас возникает чувство, что нашему «я» что-то угрожает, мы можем взглянуть на это совсем иначе. И тогда это чувство или паттерн растворяется быстрее.
— Да, это так. И в этом нет желания — по крайней мере я не испытываю желания — сделать так, чтобы оно ушло побыстрее. Когда тебя вдруг осеняет, что это все ты — даже иллюзия — это перестает быть чем-то, что должно быть вырвано с корнем. Но существует также естественное любопытство — выяснить, что же это за иллюзия. Это целый фундаментальный аспект сознания — жизни, реальности — которая познаёт само себя в виде формы, даже если эта форма — убеждение или чувство, что вам что-то угрожает или причиняет страдание.
И мне также кажется, исходя из всего, что я наблюдала, что существует врожденное стремление всего проявленного опыта к освобождению. То есть, например, если есть болезненная эмоция, то эта эмоция будет реагировать. Она будет стремиться к тому, чтобы быть увиденной, прожитой, услышанной, прочувствованной. В каком-то смысле она рождается, чтобы быть прожитой, и как только она замечена и прожита напрямую, не подавлена и не приукрашена, но увидена во всей своей полноте, такой, какая она есть, она выполнила свою функцию и она растворяется. Вы можете сказать, что она была освобождена.
Есть явное ощущение, что жизнь проживает саму себя, и это проявляется как чувства. Это проявляется как все, что включает в себя чувства и убеждения; как только их прожили, испытали непосредственно, жизнь мож
4000
ет идти своим чередом. У меня есть свобода испытывать их по мере их возникновения. Иногда люди слишком спешат освободиться, и тогда они теряют свободу быть человеческим существом, испытать на личном опыте это чудо, когда нечто может возникнуть из ничто.
Я хочу добавить, просто в качестве напоминания, что каждый абсолютно уникален. Некоторые люди могут испытать что-то похожее на мой опыт после пробуждения, например обнаружить большую способность видеть личные убеждения и паттерны, которые вызывают страдание; но многие люди видят это и задолго до пробуждения. Мне задают эти обычные вопросы: «Как разворачивается просветление? На что оно похоже?». Оно может быть похоже на все, что угодно — от постепенного «прояснения», «озарения» до действительно внезапного осознавания, что есть реальность.
Возможно, это проявляется в том, что вы видите объект и узнаете кого-то как объект, или как другого человека, или как саму жизнь, или как ничто. Возможно, это раз-идентификация с чувством «я», или возможно, вы обнаруживаете, что «я» вообще не существует. В отсутствие «я» человек может узнать, кем он не является. Это знание может существовать совместно со знанием о том, кем человек является, или без него. Другими словами, есть множество историй пробуждения и видения, и моя история — лишь одна из них. Но вы не найдете и двух похожих.
— Ты можешь еще что-нибудь рассказать о том, как изменились ваши отношения с Адьей?
— Я думаю, что в самой большой степени, особенно поначалу, этот сдвиг восприятия повлиял на то, как я общалась с людьми, как я слышала то, что мне говорят. Большую часть моей жизни я хотела быть понятой и защищала свои действия. Например, я чувствовала, будто я должна была все время оправдываться, почему я сделала то, что я сделала, или объяснять, почему у меня был тот опыт, который у меня был, с тем чтобы меня поняли и приняли.
И многое из этого просто отпало — я была способна просто слушать, не защищаясь. Это была огромная перемена. В момент пробуждения я изучала китайскую медицину. И как многие студенты я обнаруживала у себя абсолютно все болезни, которые мы проходили.
Но поскольку фундаментальный страх смерти отпал вместе с пробуждением, это полностью изменило мое отношение к здоровью. И в результате этого я перестала постоянно вести с Адьей разговоры о моем здоровье. Это освободило очень много времени и энергии в наших отношениях в те моменты, которые мы проводили вместе.
У меня всегда было это ощущение от Адьи, особенно когда он только начинал учить — он казался мне очень свободным и независимым. Незадолго до этого вышел фильм «Лучший стрелок» (Top Gun), и там были эти люди, летающие на боевых самолетах, и у них были такие мгновенные реакции (Мукти щелкает пальцами). Они обладали какими-то внутренними навигационными навыками и действовали в соответствии с инстинктами и интуицией. И Адья был очень похож на них. Его реакции на то, что предлагала жизнь, были мгновенными, и он легко менял направление движения.
Сейчас, по мере того как это пробуждение углубляется и раскрывается, я все больше ощущаю в себе эту гибкость и способность быстро меняться. Жизнь повернулась таким образом? Ок, и тогда ты тоже меняешься в эту сторону. А затем возникает следующий поворот или зигзаг, и возникает такое ощущение, словно все это происходит само собой.
— Ты сказала, что смысл духовного брака в том, чтобы Единое в тебе узнало Единое в партнере, и чтобы вместе вы пришли к знанию того Единого, которым мы являемся. Теперь это стало возможным для тебя?
— Да, увидеть, что Единое во мне и Единое в моем муже — это то же самое Единое, которое составляет саму жизнь. Так что речь не о том, чтобы нам было нужно смотреть на это вместе. Но я думаю, что узнавание этого Единого во всей проявленной жизни пришло ко мне в тот же момент, когда я увидела это Единое в моем муже.
— Как ты думаешь, ты выполняешь такую же функцию для Адьи?
— Абсолютно все выполняет эту функцию, абсолютно.
Перевод: Анастасия Гостева
Практика Внимательности