Часто люди меня спрашивают, как относиться к тому, что на улицах Индии очень много попрошаек, которые просят деньги. Мне трудно дать однозначный совет, но я могу рассказать вам с чем мне пришлось столкнуться на своём личном опыте… Приготовьтесь к тому, что в городах вас будут одолевать попрошайки, поэтому либо заранее поменяйте мелочь, чтобы её раздавать, либо спросите у местного населения волшебные слова на хинди, чтобы защититься от их пристального внимания к вашей особе. Как говорил Нисаргадатта Махарадж: “Единственная достойная помощь — это освобождение от нужды в дальнейшей помощи. Повторяющаяся помощь — не помощь. Не говорите, что помогаете другим, если не можете вывести их за пределы всякой нужды в помощи.”Часто люди меня спрашивают, как относиться к тому, что на улицах Индии очень много попрошаек, которые просят деньги. Мне трудно дать однозначный совет, но я могу рассказать вам с чем мне пришлось столкнуться на своём личном опыте…
Приготовьтесь к тому, что в городах вас будут одолевать попрошайки, поэтому либо заранее поменяйте мелочь, чтобы её раздавать, либо спросите у местного населения волшебные слова на хинди, чтобы защититься от их пристального внимания к вашей особе.
Как говорил Нисаргадатта Махарадж: “Единственная достойная помощь — это освобождение от нужды в дальнейшей помощи. Повторяющаяся помощь — не помощь. Не говорите, что помогаете другим, если не можете вывести их за пределы всякой нужды в помощи.” Поэтому всем прибывающим в Индии придётся поломать голову над этой дилеммой, и если вы решительно пройдёте мимо попрошайки или сделаете вид, что его не заметили, то вас никто не осудит.
Хотя, таким образом вы можете потерять хороший случай совершить даяние бедным. Но это тоже не факт, потому что попрошайки — это не всегда те, кто бедные. Иногда попрошайничество в Индии бывает достаточно прибыльной профессией, как, в общем-то, и других странах. Поэтому решать придётся вам. Если вы воспримите любого просящего, как своего кармического кредитора и поможете ему, то с такой мотивацией ничего не потеряете, а только обретёте свободу от ваших прошлых долгов перед живыми существами.
К сожалению, меня до сих пор удручает тот факт, что часто индийцы смотрят на нас не как на людей, а как на мешки с деньгами и любое их общение, даже казалось самое благожелательное и доброе часто сводится лишь к тому, чтобы опустошить наш кошелёк. При этом они будут опустошать его, даже не подумав, что вам самим нужны деньги даже сейчас на оплату гостиницы, на еду и обратную дорогу. Так, например, наняв гида на гору Аруначал в Тируваманалае, я много раз спрашивала, сколько стоят его услуги, но он только улыбался и говорил, что это на наше усмотрение. По завершению нашего путешествия, он со своим другом почему-то не очень радостно принял от нас две тысячи рупий, хотя и эта сумма уже вдвое превышала общепринятый гонорар (одна тысяча), а запросил шесть тысяч! Обескураженная их наглостью, я стала выворачивать все карманы и кошелёк. Они не успокоились, пока мы не отдали всё до последней купюры (к счастью, часть денег мы оставили в гостинице). И всё это с их стороны было сделано мягко, дружелюбно и с неизменным упрёком в глазах за наше относительное благополучие.
То же самое можно часто наблюдать и в других сферах восточной жизни. Но и тут бывают удивительные исключения.
В связи с этим, мне бы хотелось рассказать вам историю о моем маленьком друге, хотя не одна я могут назвать его своим дружком. Когда я приехала в Дхарамсалу в первый раз, то я увидела это маленькое чудо с красивыми бархатными глазами ещё в трёхлетнем возрасте. Это был маленький милый мальчик, который часто сидел с нищими-попрошайками около монастыря Намгьял, где в то время давал учение Далай-Ламы 14. Завидев меня, он неизменно вскакивал и подбегал просить деньги. Тогда я ещё не знала, как относиться к таким вещам. Было понятно одно, что если маленьких детей уже с детства приучают просить деньги, то вряд ли из них вырастут хорошие труженики и поэтому чаще всего носила с собой конфеты. И он протягивал ко мне свои маленькие ручки, обаятельно хлопал длинными ресницами и улыбался. Тогда я наклонялась к нему и шептала на ухо мантру Будды Сострадания Аволокитешвары “Ом мани падме хум” и просила его повторить. И он брал меня за мизинчик, и идя со мной рядом, раскачивая рукой, мило по детски вторил мне: “Ом мани падме хум”. Мне хотелось, чтобы хотя бы неосознанное повторение этой мантры в будущем принесло ему пользу.
Через две недели, завидев меня, эту мантру кричали уже почти все дети побирушек и бежали мне навстречу. Но самое удивительное было то, что вернувшись в Дхарамсалу через год, я стала слышать её уже и от взрослых попрошаек. Правда, видимо не совсем понимая смысл мантры, они тянули руки, проговаривая её, делали ударение на слог “мани”, ведь “мани” в переводе с английского – это деньги. Они, наверное, не знали, что мантра на санскрите и обозначает нечто другое, а именно просьбу о защите и очищении всех накопленных грехов.
Прошло приблизительно шесть или семь лет. Мальчик вырос. Он уже не узнавал меня. Его красивое лицо нисколько не обострилось и не испортилось с возрастом, а его небольшой рост удачно скрадывал его возраст, что на вид ему можно было дать всего лишь лет семь или восемь. Этот фактор давал ему возможность вызывать большее расположение и сочувствие туристов. Чем он и несомненно пользовался, прося у них деньги. Иногда я видела его на улицах Маклеодганджа и незаметно проходила мимо, наблюдая с какими неподдельно искренними глазами он обращается к прохожим иностранцам и тянет с улыбкой руку . Однако, как-то раз, когда я пыталась припарковать свой видавший виды байк “Херо Хонда” в узком промежутке обочины на Джогивара роуд, он внезапно подбежал ко мне и помог поддержать, почти уже подающий мотоцикл.
— Спасибо, — сказала я, и он улыбнулся. Но потом пришла мысль, что, наверное, он сделал это, чтобы я чем-нибудь отблагодарила и стала ковыряться в карманах в поисках денег. Но тут мой взгляд перенёсся чуть дальше. На углу небольшого буддистского храма вечно благожелательная непалка с двумя детьми под боком, продавала на старом ящике из под сока только что принесённые горячие момо (тибетские пельмени). Не долго думая, я направилась туда.
Он с благодарностью принял порцию момо из моих рук и в то же мгновение, не притронувшись к ним, протянул мне.
— Что случилось? – спросила я.
— Угоститесь, — ответил он, улыбаясь, всё так же грязными худыми ручками протягивая мне бумажную тарелку.
Я была поражена. Этот случай настолько меня покорил, что с этого момента этот маленький, всеми презренный попрошайка, вырос в моих глазах, настолько, что я без всякого смущения, а иногда и специально, чтобы поддразнить чопорность местных жителей, потому что им по касте не положено общаться с неприкасаемыми, демонстрировала нашу дружбу. И мало того, даже пару раз, заходила с ним в маленькие индийские забегаловки, кормила и представляла моим маленьким другом.
Его звали Сурач, он знал английский язык и массу индийских песен, и мало того, как это ни странно он знал о законе Кармы, о Боге и о перерождениях, и вообще был на редкость смышленым. Я, не стесняясь, шутила с ним на улицах Маклеодганджа, здоровалась за руку, и даже брала его на мотоцикл и увозила в Нижнюю Дхарамсалу, когда нам было по дороге. Местные индийцы и некоторые мои друзья были в шоке, но меня это только забавляло. Мало того, я даже подумывала его усыновить и забрать в Россию. Но наблюдая за ним, как он счастливо бегающий по индийским улицам, кокетничал с иностранцами, и явно лидируя среди остальных мальчишек-побирушек, был преисполнен гордости от этого, понимала, что жизнь в хмурой России может совершенно не прийти ему по вкусу. Да и наши российские дети настолько уже разбалованы и немощны, что эта разительная разница не останется незамеченной, мало того, скорее всего вызовет большие проблемы.
Однажды поздно вечером, после Пуджи, я увидела Сурача с его другом на центральной площади. Было очень холодно, и праздная гуляющая публика не очень внушала доверие.
— Уже так поздно, что вы тут делаете? – строго спросила я.
— Мы опоздали на автобус, и маршрутка тоже ушла, — ответил Сурач, хлопая своими божественно прекрасными глазами..
Действительно, в Маклеодгандже общественный транспорт перестаёт ходить уже в восемь часов вечера.
— Ну что ж садись на мотоцикл, — сказала я.
— А ты сможешь взять нас двоих? – спросил Сурач.
Я посмотрела на сопливого мальчика с ним рядом, на их грязные куртки, и хоть они были ещё дети, однако везти двоих по размытой дороге над пропастью было совершенно нереально.
— Не могу, — выдохнула я, — может быть, его заберёт кто-нибудь ещё, кто поедет вниз?
— Тогда я без него тоже не поеду, — сказал спокойно Сурач.
— Но уже поздно, и мне не увезти вас двоих, — стала оправдываться я.
— Но я же не могу бросить своего друга здесь одного, — ответил мальчик.
Дорога над пропастью, размытая дождями Мансуна, плохо светившая фара моего мотоцикла, два мальчика-побирушки сзади моего рюкзака с документами и деньгами… Мне было сложно принять решения, но на фоне благородства маленького Сурача из касты неприкасаемых, мои опасения выглядели очень дёшево и я выдохнула:
— Поехали.
Мы ехали медленно, но казалось, что все ангелы летели рядом с нами. Люди удивлённо смотрели нам вслед и переговаривались. Индийцам было сложно понять, почему я вожусь с такими чумазыми детьми, а для меня это стало моей маленькой духовной практикой, и не только это.
— Зачем ты водишься с этим побирушкой? — спросил Рахуль, молодой хозяин стеклянного ресторана “Хот спот”, в который я часто забегала попить вкусный Капучинно.
— Он очень обаятельный и мне его жалко, что он нищий, — ответила я.
— Да ты что, он зарабатывает больше чем мы.
— Как это?
— Он разводит иностранцев на дорогое сухое молоко, они ему покупают, а потом он сдаёт его обратно в магазин и тем самым имеет не меньше 1000 рупий в день, а то и больше.
— Странно, а почему же он такой худой и так бедно одет, что даже в холодные дни на нём нет тёплой одежды?
Рахуль пожал плечами.
Встретив в следующий раз Сурача, я его стала ругать, что он обманывает иностранцев и тем самым накапливает жуткую плохую карму. На что Сурач посмотрел мне в глаза и спокойно произнес:
— Я не накапливаю плохую карму.
— Нет, накапливаешь, — не унималась я.
— Я зарабатываю деньги, чтобы прокормить моих близких.
И я замолчала, потому что я не кормила своих близких, унижаясь и промерзая на улицах города.
Конечно, это могло быть и обманом, но спустя некоторое время, сидя около окна маленького тибетского ресторана, я видела, как он на улице делился добытой пищей со старыми нищими женщинами, и мне было немного стыдно за свои слова.
Из книги
«Дорога над пропастью. Духовная практика в Гималаях»