Мало кто знает, что конкретно имел ввиду под «сущностью сверх необходимого» Уильям Оккам, а этим «излишеством для него был интеллект природы. В сборнике статей «Человек перед лицом неопределенности», вышедшем под редакцией Нобелевского лауреата Ильи Пригожина, есть статья Жана Бедара «Неопределенность от Экхарта до Пригожина», дающая ответ на этот вопрос. Уильям Оккам – основоположник антиинтеллектуализма. Вслед за Оккамом явились галилеи, ньютоны, дарвины, максвеллы (буржуйские прихвостни), наводнившие науку буржуйской «феней» — сила, энергия, мощность, ускорение, выживание, борьба за существование, эволюция, реэволюция и т. д.
Мало кто знает, что конкретно имел ввиду под «сущностью сверх необходимого» Уильям Оккам, а этим «излишеством для него был интеллект природы. В сборнике статей «Человек перед лицом неопределенности», вышедшем под редакцией Нобелевского лауреата Ильи Пригожина, есть статья Жана Бедара «Неопределенность от Экхарта до Пригожина», дающая ответ на этот вопрос.
Для Оккама разум не имел силы достигнуть универсальности (если она вообще существует) и даже не мог постигнуть особые свойства вещей (если предположить, что вещи существуют). Сила разума связана только с ним самим: все внешнее по отношению к нему чуждо и может быть только предметом интуитивного озарения. То есть Оккам был убежден в том, что вещь неспособна сказать нам, что она такое. Он, по сути, отрицал существование родственной связи (инварианта) между вселенной и человеком – их общей основы, которая, как нам теперь понятно, только и может быть «точкой знания», через которую вселенная и ее создания только и могут вести диалог.
Но зарождающаяся буржуазная практика требовала отказа от фундаментальной рациональности, так как была заинтересована в рациональности инструментальной (меркантилизм). Целью последней было конкретное благо людей (представляется, что далеко не всех). Проще говоря, буржуям интересны только процессы с накоплением (прибылью), а фундаментальная рациональность связана только с расходами. Поэтому Оккам и счел интеллект природы «сущностью сверх необходимого». От природы, в «отсутствии у нее интеллекта», требовалось действовать самым упорядоченным, самым коротким и наилучшим образом, в соответствии с принципами (законами природы), закладываемыми представителями научной Оксфордской школы. То есть, отказывая природе в интеллекте, Оккам наделял ее волей, контролируемой экспериментом, на соответствие законам для ее же эксплуатации.
Уильям Оккам – основоположник антиинтеллектуализма. Вслед за Оккамом явились галилеи, ньютоны, дарвины, максвеллы (буржуйские прихвостни), наводнившие науку буржуйской «феней» — сила, энергия, мощность, ускорение, выживание, борьба за существование, эволюция, реэволюция и т. д. Конечно, «конкретное благо» тоже необходимо, но мудрые люди говорят: «Зло – это чрезмерность». Всякий избыток токсичен. Поэтому Дао – срединный путь. Радость не должна доходить до идиотского восторга, а грусть — до пагубного уныния.
Совершенно другой подход к интеллекту проповедовался основанной Альбертом Великим Кельнской школой схоластов, которую во времена Оккама возглавлял мэтр Экхарт. Для них интеллект являлся фундаментом знания, созидательным принципом и сущностью бытия. Для мэтра Экхарта собственно интеллекту присущи такие свойства:
— Во — первых, в нем становление первично по сравнению с бытием. Возможность быть — основа бытия.
— Во — вторых, в интеллекте могущество мысли не подвержено прямому влиянию своего собственного содержания. В интеллекте изначально заключено его собственное содержимое, однако его нельзя предвидеть (как вода потенциально содержит в себе волны, однако эти волны нельзя предвидеть).
— В — третьих, интеллект стремится к максимальному выражению своих возможностей. Вселенная – это театр возможного.
— В — четвертых, интеллект активен,- он мыслит,- и одновременно пассивен,- он составляет предмет размышлений. По Экхарту, действующий интеллект (активный) и возможный интеллект (пассивный) нельзя разъединять. Разделение этих двух измерений интеллекта влечет за собой, как известно, механическую концепцию мира: мыслящий бог и механическая вселенная, каждый из которых может обходиться без другого.
— В — пятых, интеллект прост в своей основе и сложен в своих выражениях.
— В — шестых, в интеллекте виртуальное и вероятное обладают экзистенциальным статусом, который выше фактов. Факты появляются и исчезают, а вероятности – это составная часть основы вещей.
— В — седьмых, интеллект никогда не бывает заполнен собственными выражениями. В интеллекте нет такого максимума, который нельзя было бы превзойти другим максимумом.
— В — восьмых, интеллект стремится к чему-то такому, что нельзя предопределить, но что, тем не менее, обуславливает всю его созидательность. Это нечто, скрытое по своей сути, тем не менее, придает времени ориентацию по отношению к какому-то преодолению, какому-то истощению творческих сил, ведущему к возрастающему знанию себя самого. Познание ведет себя к другим творческим проявлениям, и так далее.
Интеллект обладает истинным рационализмом в полном смысле этого слова, что позволяет ему познавать и творить; предполагается, что этот рационализм открыт в «точке познания», которая позволяет ему вернуться к своему интеллекту в качестве уверенности. Эта точка открывает интеллект для его глубинной природы «сверх бытия» становления.
Критически глядя на мысль Оккама, следует осознать свободу и творчество человека как внутренние характеристики Вселенной, а не как действие или активность, которые существуют лишь в форме чего-то чуждого природе.
Интересна и точка зрения на эту проблему современных отечественных философов. В интервью для журнала ЭКСПЕРТ Карен Свасьян говорит: «В философской традиции налицо некий слепой угол, на счет которого следовало бы отнести большинство философских срывов и тупиков. Философы во все времена отличали мир от мысли и находили мир всюду, кроме головы. Считалось, что мир там, «вовне», а мысль «внутри», после чего возникал фатальный вопрос о познаваемости или непознаваемости мира со всеми его бредовыми «вещами в себе» и так далее. … Спросите любого (философа или нефилософа, всё равно), где находятся вещи. Он покажет на мир вокруг себя. А теперь спросите его, где находятся мысли о вещах. Он ткнёт пальцем в голову. Как будто сама голова с мыслями (или без них) существует не в мире, а чёрт знает где. … Глаз видит дерево. Дерево в мире и мир. Но глаз, видящий мир, тоже мир. Было бы любопытным послушать шутника, отказавшего бы ему в этом. На этой простой очевидности (или, по Ницше, «оскорбительной ясности») рушатся философии и лопаются умы. Дело не в том, чтобы понять её, а в том, чтобы выдержать её последствия. Если глаз, видящий мир, есть и сам мир, то мир не только видим, но и видит».
Иначе говоря: мир не только мыслим, но и мыслит. Вспомним, кстати, декартовское высказывание «Мыслю, следовательно, существую». Мир, кстати, существует.
Вникаешь в эти свойства и по-человечески понимаешь бедолагу Оккама, представляя реакцию деловитого островитянина на материковую премудрость. И Экхарт, и Оккам мыслили интеллект как океан, но для Оккама океан — лишь средство, обеспечивающее передвижение товаров и услуг, а для Экхарта – некий мистический «СОЛЯРИС», вызывающий страх, восторг и преклонение. Оккам отделил «законопослушную» природу от «закононепослушной». Какая польза от энтелехии? Другое дело – энергия. Она нужна для производства.